Во времена, когда наука делала первые шаги, ошибки не были редкостью, поскольку гипотезы строились на основании недостаточной и недостоверной информации. Нехватка исходных данных заставляла исследователей напрягать воображение. И два века назад научные труды мало отличались от фантастических романов. Авторы не скупились на невероятные, ошеломляющие допущения. Ибо знания, ограничивающие свободный полёт фантазии, отсутствовали. Положив на стол чистый лист, учёный брал в руки перо и описывал устройство мироздания, как захочется. Получалась у него, зачастую, удивительная ерунда. Но у истинного гения гениальными будут даже ошибки.
Содержание
1. Полая Земля
Гипотеза полой Земли в настоящий момент имеет совсем немного сторонников даже в среде истинных ценителей паранаучных концепций. Умерла идея вложенных сфер и в фантастической литературе. Даже по меркам пронизанных магией и кишащих драконами миров фэнтези «полая Земля» слишком сильно оскорбляет законы физики.
Но около века назад лучшие авторы, работавшие в жанре фантастики, отдали дань подземному миру. Эту тему затрагивали Эдгар По, Жуль Верн, Лавкрафт, Берроуз, Обручев. Гипотеза никогда не являлась общепринятой, но в разряд откровенно антинаучных попала сравнительно недавно, а в прошлом пользовалась большой популярностью. В значительной степени благодаря благороднейшему происхождению. В середине XVII столетия её выдвинул Рене Декарт – великий французский философ и математик, сформулировавший лежащие в основе научного метода принципы рационального познания мира.
Являясь первым ученым в современном понимании этого слова, Декарт, естественно, не мог опереться на труды предшественников. И, за отсутствием лучшего, строил свои гипотезы на базе «Аристотелевой физики», следы которой мы ныне встречаем в фэнтези-мирах. Согласно Аристотелю, любое вещество состояло из смешанных в различных пропорциях четырёх стихий – Земли, Воды, Воздуха и Огня. Стихии же, в свою очередь, появлялись в результате разложения первоэлемента Вселенной – Эфира.
Распад протоматерии можно было наблюдать на примере извержений. Сначала выделяется наиболее лёгкая, несущая свет и жар материя Огня – флогистон. Затем потоком флогистона из жерла выносится загрязнённая небольшим количеством земли смесь воздуха и воды. То есть, дым. Потом вытекает самая тяжёлая фракция – жидкий и раскалённый (то есть, смешанный с водой и флогистоном) камень. По мере улетучивания флогистона, воды и остатков воздуха, лава застывает.
Задумавшись над рациональным объяснением возникновения Солнечной системы, Декарт пришёл к тем же выводам, что и Лаплас полтора века спустя. Светило и планеты должны были возникнуть в результате сжатия и закручивания первичного вещества. Только не газо-пылевой туманности, а заполняющего пространство Эфира. Именно сопровождающийся выделением флогистона распад сжатой протоматерии заставлял звёзды сиять! Солнечные же пятна Декарт считал то застывающими, то вновь расплавляемыми Водой, Огнём и Воздухом каменными островами.
Земля намного меньше, и в её недрах, полагал философ, Эфир распался уже тысячи лет назад. Каменные острова слились и превратились в кору, вода, освободившись от улетучившихся в пространство лёгких стихий – флогистона и воздуха – наполнила океаны. Но, пятна на Солнце доказывают, что образуемые сгущением протоматерии космические тела застывают, начиная с поверхности. И ко времени возникновения коры, внутри ещё должен оставаться не распавшийся Эфир…
Дальнейший ход рассуждений был очевиден. Являясь смесью всех четырёх стихий, Эфир, даже сжатый, должен иметь примерно втрое меньшую плотность, чем самая тяжёлая стихия – камень. Следовательно, после распада Эфира, камень займёт лишь треть внутреннего объёма планеты. Земля будет представлять собой «матрёшку» из нескольких твёрдых сфер, разделенных слоями воздуха и воды.
Уже в XVII веке гипотеза подвергалась критике, но обрела и сторонников, сумевших, не вставая с кресел, основательно исследовать Подземье и совершить массу потрясающих открытий. Так, например, выяснилось, что глубинные слои планеты ярко освещены, так как сияющий флогистон скапливается под сводами, что климат там тёплый и влажный, в силу преобладания стихий Воздуха и Воды, и что именно в недрах Земли обретаются потомки десяти потерянных колен Израиля. Последнее, во всяком случае, не вызывало сомнений. Ибо если не там, то где? Эпоха Великих Географических Открытий на поверхности планеты уже практически завершилась, а уведённые в ассирийский плен иудеи так и не нашлись.
В 1692 году гипотеза получила поддержку великого английского астронома Эдмонда Галлея, сумевшего предсказать появление ныне носящей его имя кометы. Галлей рассчитал, что, помимо ядра, размером с Меркурий, у Земли имеются три концентрические оболочки толщиной по 800 километров. Расчёты, по обычаю того времени, производились на основании соображений общефилософского характера, но Галлей привёл в пользу гипотезы и довод, сохранявший актуальность на продолжении двух веков. Магнитные полюса Земли не совпадали с географическими! А значит, внутри планеты должно присутствовать некое массивное тело, вращающееся независимо от коры. Заодно, Галлей объяснил и полярные сияния, возложив ответственность за них на всё тот же флогистон, покидающий «внутренние атмосферы» через дырки у полюсов.
Разумеется, по мере накопления знаний к гипотезе полой Земли возникало всё больше вопросов. Флогистон и Эфир постепенно выветривались из физики. В условиях воздействия приливных сил Солнца и Луны устойчивость системы вложенных сфер невозможно было объяснить. Как и тот факт, что внешние «скорлупки» выдерживают собственный вес. Тем не менее, ещё в начале XIX века главной целью планирующихся экспедиций к полюсам считался поиск отверстий, через которые можно будет пролезть внутрь глобуса.
Только на рубеже прошлого столетия гипотеза полой Земли окончательно стала маргинальной – представляющей интерес лишь для смущающих умы почтеннейшей публики сайнсфриков. Вместо потерянных колен на внутренних сферах теперь проживает Гитлер, сбежавший с поверхности через полярную дырку в Антарктиде, летающие на блюдцах пришельцы, и ещё, кажется, гиганты с утонувшей Лемурии.
2. Всемирный Потоп
Если гипотеза полой Земли, невзирая на поддержку таких титанов, как Декарт, Галлей и Эйлер, принималась научным сообществом с большой осторожностью, то реальность Всемирного Потопа в XVII-XIX веках сомнений не вызывала. В той или иной мере все естествоиспытатели, работавшие в те времена, уделяли внимание расследованию причин, следствий и обстоятельств глобального наводнения.
Работы в этой области продолжаются и по сей день – «учёными-креационистами». И просто сайнсфриками, изучающими мифические события с таким же увлечением, с каким «британские учёные» ставят Голлуму диагноз по фотографии. Но между старыми и новейшими исследованиями Потопа существует принципиальная разница. В отличие от современных «сторонников разумного дизайна», учёные XVIII века были людьми верующими. Соответственно, Всемирный Потоп они рассматривали не как гипотезу, нуждающуюся в подтверждении, а как факт.
Наука призвана объяснять факты рационально. И для Потопа она делать исключение не намеревалась. Ибо учёные не считали, что речь идёт о нарушающем законы физики чуде. Чудеса, как понятно даже из сказки о Золотой Рыбке, происходят мгновенно. Вода же, согласно Писанию, прибывала в течении длительного времени. А значит, Господь не сотворил её, а лишь запустил некий физический механизм с ограниченной производительностью.
Изучение Потопа имело огромное значение, ибо, опираясь на этот факт, предстояло толковать все прочие. Ведь, история Земли в те времена исчислялась лишь тысячами лет. Конечно, происходили извержения, разливались реки, дождь и ветер подтачивали камни, но из хроник явствовало, что интенсивность этих процессов в прошлом не была выше. А значит, за все шрамы на лице планеты, все осадочные формации, появление которых нельзя было объяснить обыденным и кратким (по меркам геологии) воздействием стихий, нёс ответственность только Потоп!
С самого начала потоповедение раскололось на два конкурирующих течения. Часть учёных, ссылаясь на Писание, где говорится лишь о чудовищном ливне, полагала, что источником затопившей Землю до вершин высочайших гор воды являлась атмосфера. Но они не могли объяснить, ни откуда вода в нужном количестве взялась в облаках, ни куда она затем подевалась. Другие исследователи, приводя в пример исландские гейзеры, доказывали, что воды излились из недр планеты и, охладившись, ушли в них же. «Разверзшиеся небеса» в рамках этой гипотезы оказывались эффектом вторичным. Ведь подземные полости извергали кипящую воду! Остывая, пар проливался дождём.
Обе версии имели слабости. Если вода поступала сверху, грандиозные потоки, несущиеся с не затопленных ещё возвышенностей к морям, должны были бы оставить предсказуемые и заметные даже тысячи лет спустя следы. Их искали и не нашли. С другой же стороны, ударившие со дна океанов фонтаны непременно погнали бы к берегам колоссальные приливные волны. А цунами уничтожила бы Ковчег!
«Атмосферная» гипотеза, впрочем, быстро теряла сторонников. Ибо, как там вышло с Ковчегом, непонятно, но следы немыслимого буйства стихий геологи встречали на каждом шагу. Лишь могучие волны могли забросить высоко в горы раковины морских моллюсков и раскидать по всей Европе огромные валуны… И из того, как именно они были раскиданы, выходило, кстати, что вода поступала с севера, – где-то там подземные океаны прорвались наружу. Вероятно, считали исследователи, от чудовищных волн Ноя спасли горные цепи.
Оставались, проработать детали. Требовалось, например, рассчитать скорость течения воды, способной нести валун размером с трёхэтажный дом… Ещё многое нужно было рассчитать. Но результат каждый раз оказывался одинаков. Исследователь убеждался, что так быть не могло. Наступающие, а затем отступающие воды Потопа должны были оставить единообразный, хоть и меняющийся в зависимости от рельефа, отпечаток на всей поверхности Земли. Натуралисты, изучавшие отложения морских и речных наводнений, отлично представляли себе, как именно в том или ином месте должны выглядеть геологические последствия Потопа. И не находили ничего похожего.
Осторожный ропот быстро перерос в полноценный бунт на корабле. Сначала сомнения возникли в точности библейского описания катастрофы. А потом и в реальности этого события. Наконец, выяснилось, что Потоп вообще никому не нужен. Как предмет исследования. Пытаясь постичь механизм глобального наводнения и обнаружить его следы, учёные совершили множество открытий, в корне изменивших представления о прошлом планеты. Так, изучая осадочные породы, геологи установили, что возраст Земли исчисляется, как минимум, миллионами лет (более древние отложения методы тех времён ещё не позволяли датировать). А принесённые Потопом валуны внезапно оказались следами некогда покрывавшего Европу ледника. В это невозможно было поверить! Но сомнений не оставалось. Достаточно было сравнить «следы Потопа» с отложениями ледников сползающих по склонам Альп.
3. Ламаркизм
Пока в геологии шли ожесточенный баталии между сторонниками атмосферной и тектонической гипотез, со дна океана ударяли гейзеры, а белый вал ледника неумолимо теснил волны Потопа, на другом участке фронта – в биологии – стояла подозрительная тишина. Ибо если геологи рассматривали Потоп, как событие хотя бы отчасти находящимся в компетенции науки, то сотворение живого мира, согласно Писанию, являлось чудом, и рассматривать с научной точки зрения тут было нечего. Как выяснилось позже, наука предложенный Библией вариант и не рассматривала. Как не представляющий интереса. Ведь вмешательство сверхъестественной силы не объясняло, почему Земля населена именно такими видами животных.
Свои крамольные выводы биологи обнародовать не спешили, но недоверие к Писанию возникло в их среде очень рано и укоренилось глубоко. Ещё в 1735 году Карл Линней опубликовал труд «Система Природы», в котором излагались основы систематики животного мира, с небольшими изменениями сохранившейся до наших дней. И хотя в предисловии автор упоминал, что все звери и птицы были сотворены одномоментно и остаются неизменными, виды разделялись на роды и семейства. Что весьма прозрачно намекало на наличие общего предка у похожих видов.
Претензий к введённой Линнеем терминологии никто не высказал. Ведь, наиболее очевидным объяснением сходства живых существ традиционно считалось именно родство. Тем не менее, на данном этапе научная мысль надолго остановилась в нерешительности, столкнувшись с препятствием куда более серьёзным, чем авторитет Священного Писания. Мыслители середины XVIII столетия не могли постичь причины видообразования.
На продолжении тысячелетий человечество существовало в разрушающемся и деградирующем мире. Адам и Ева изгонялись из Рая. Изобильный Золотой век сменялся жестоким Железным. Древняя мудрость, некогда открытая богами первопредкам, забывалась. Почвы истощались. И каждое следующее поколение уступало предыдущему. Что охотно мог подтвердить любой человек доживший до седин… До XVII столетия включительно идея «прогресса» в мышлении человека отсутствовала. И даже новейшие изобретения считались лишь «переоткрытием» того, что непогрешимый Аристотель наверняка знал. Пергамент просто не сохранился.
В XVIII веке игнорировать прогресс стало уже невозможно. Основательно побушевав в военном деле и производстве, он, в конце концов, перекинулся на гуманитарные сферы. Поднаружившись мыслью, философы сформулировали концепцию неогуманизма, согласно которой движение к совершенству, всё-таки, было возможно. Но только как результат волевой деятельности человека.
Биологии это открытие, казалось, ничего не давало. Для объяснения различия между существующими и ископаемыми видами продолжала применяться гипотеза Кювье. «Катастрофизм» предполагал, что виды животных неизменны, существуют о начала времён, но с каждым потопом разнообразие живых существ на Земле сокращается.
Лишь в 1809 году «Философия зоологии» Жана Батиста Ламарка указала науке выход из тупика. Разрывая тысячелетние шаблоны и растаптывая стереотипы, натуралист, обосновывая свою точку зрения поразительно безграмотными даже по меркам начала XIX века доводами, доказывал: стремление к совершенству и усложнению является неотъемлемым свойством материи. В том числе и живой. Концепции эволюции видов и самозарождения жизни впервые были введены именно Ламарком. Он же предложил и механизм эволюционных изменений. Происходили они, по мнению автора, в результате упражнения. Например, бег от хищников приводил к удлинению ног, а затем это благоприобретённое качество передавалось по наследству.
Сладость гипотезы Ламарка была очевидна с самого начала. Ноги, сколько не бегай, длиннее не становились, и по наследству приобретённые качества не передавались. Это знали все. Ведь, купирование хвоста собаке, не позволяло её сей орган упражнять, но никоим образом на хвостах щенков не сказывалось. Кроме того, многие качества, – например, покровительственную окраску, – вообще нельзя было совершенствовать упражнением. Тем не менее, справедливая критика не помешала ламаркизму приобрести множество сторонников. Ибо идея совершенствования путём упражнения идеально соответствовала философии гуманизма.
Наряду с неогуманизмом в конце XVIII века сложилась и диалектическая философия. Но расшифровка трудов Гегеля, написанных невозможно сложным, тёмным и запутанным языком, заняла несколько десятилетий, прежде чем удалось понять: источником движения материи является борьба противоположностей. Эта мысль постепенно завладевала умами, создав предпосылки для создания Чарльзом Дарвином теории естественного отбора.
Может показаться странным, но гипотеза Ламарка, отвергающая причастность Творца к происхождению жизни и видов, не вызвала возмущения. Идея эволюции, как результата индивидуальных усилий и метафизического «стремления к совершенству», легко принималась образованной общественностью. Но в 1853 году публикация Дарвином «Происхождения видов» имела эффект разорвавшейся бомбы. Мгновенно поделившись на ламаркистов и дарвинистов, учёные ринулись друг на друга с такой яростью, что очнувшиеся, наконец, сторонники «разумного дизайна» буквально не успевали вставить слово.
Выжил в этом противостоянии, как и полагается по Дарвину, сильнейший. Точка была поставлена в начала XX века благодаря развитию генетики. Вскрытие механизма наследственности показало, что прижизненные упражнения не могут отразиться на потомстве. В науке, таким образом, вопрос был раз и навсегда закрыт. Но только в науке.
Именно теории Ламарка, а не Дарвина, были превращены Фридрихом Энгельсом в элемент коммунистической идеологии. Формула «человека создал труд» звучала куда политкорректнее, чем жестокий дарвинистский вариант: «человека создали мутации и естественный отбор». И благодаря поддержке марксистов ламаркизм ещё полстолетия продолжал существовать, при активном участии народного академика Трофима Денисовича Лысенко трансформировавшись в не имеющее уже никакого отношения к науке «Мичуринское учение».
****
…Естественный отбор, тем временем, действовал, и однажды сам Лысенко оказался недостаточно приспособленным. Суровые воспитательные меры, применяемые им к пшенице, не давали положительных результатов. А заграничные гамма-делянки, на которых мутации растений провоцировались излучением, – давали. И сие прискорбное обстоятельство не ускользнуло от внимания Никиты Хрущова.
Тем не менее, академика Лысенко мы помним. Заслуги же Жана Батиста Ламарка преданы забвению даже креационистами. Да, его гипотеза оказалась неверной. Но в науке правильно поставленный вопрос ценнее найденного ответа. Потому что без него ответа быть не может. Учёные пытавшиеся постичь загадки строения Земли с позиций сгущения Эфира, объяснить ледниковые отложения в рамках гипотеза Потопа, развивавшие идею «эволюции упражнением», продвигались, разумеется, в ошибочном направлении. Но по дороге совершили множество великих открытий.
Другие статьи на данную тему
